Юрий Яковлевич Перепелкин (1903–1982)

Юрий Яковлевич Перепёлкин родился 19 мая (1 июня по новому стилю) 1903 г. в Петербурге. Принадлежал он к старинному русскому дворянскому роду, многие члены которого стяжали себе и потомкам ратную славу. Его отец Яков Николаевич Перепёлкин (1874-1935) посвятил свою жизнь укреплению военной мощи Отчизны. Морской офицер, чьи изобретательское рвение и дарование были отмечены в 1916 г. пожалованием в чин генерал-майора по Адмиралтейству, Яков Николаевич в свои 42 года по заслугам считался основоположником русской военной оптики. Именно он создал первые в России оптические прицелы к орудиям, а в 1905 г., когда его сыну Юрию было лишь два года, организовал при Обуховском заводе в Петербурге первое отечественное производство точной механики и оптики, превратившееся впоследствии в огромное предприятие — Ленинградское оптико-механическое объединение. Созданная  Я. Н. Перепёлкиным горная артиллерия успешно действовала во время Японской войны, а его система автоматической наводки башен корабельных орудий, оптико-электрические приборы центральной наводки противоминной артиллерии во многом способствовали боевой мощи нашего флота.

Яков Николаевич Перепёлкин дал своим детям блестящее образование. Так, Юрий Яковлевич с детства владел немецким и французским языками, около года занимался английским с англичанкой, обучался латыни и рисованию.

Нет ничего сверхъестественного в том, что живя в атмосфере высокого интеллектуализма, Ю. Я. Перепёлкин очень рано проявил интерес к Древнему Египту. В 1909 г. в возрасте шести лет он «поставил» в детском кукольном театре миф об Осирисе и Исиде, а в одиннадцать лет, прочитав исторический роман Рейдара Хагарда, опубликованный в журна?ле «Природа и люди» за 1913 г., увлекся Египтом по-настоящему. Юрий Яковлевич поже?лал, чтобы родители приобрели ему книги о египетских древностях. Тогда они отправились в книжную лавку и, к несчастью для юного египтолога, спросили детскую книгу о Древнем Египте. Так  Ю. Я. Перепёлкин стал обладателем сочинения Опепеля «Чудеса древней страны пирамид»…

Целеустремленность, трудолюбие и высокая филологическая культура позволили Юрию Яковлевичу еще в гимназические годы постичь основы египетской иероглифики и приступить к чтению древних иероглифических текстов. Спустя много лет он не оспаривал академика Ю. П. Францева, назвавшего его «самоучкой».

Уже в 60-е — 70-е гг. нашего века мне приходилось сталкиваться с людьми, увлеченными Древним Египтом, в сознании которых жила романтическая уверенность в том, что Ю. Я. Перепёлкин был учеником академика Б. А. Тураева — создателя русской египтологической школы.

Вспоминаю, как 17 августа 1972 г. (после сдачи последнего вступительного экзамена на Восточный факультет) я, решившись зайти к Юрию Яковлевичу домой, между прочим спросил: «А вы видели Тураева?»

«Я жил с ним на одной улице, — отвечал мне Ю.Я. Перепёлкин, — так что, наверное, видел. Хотел написать ему письмо, но так и не решился. Знакомство мое с Тураевым закончилось тем, что я хожу теперь и показываю дом, где он жил. А жил он на 2-ой линии у Соловьевского сада».

И все-таки, вероятно, существовала какая-то высшая реальность, порождавшая настойчивое желание связывать имена Бориса Александровича Тураева и Юрия Яковлевича. Академик  Ю. П. Францев, учившийся в 20-е годы в ЛГУ вместе с Ю.Я. Перепёлкиным и называвший его «самоучкой», прочитав главы, написанные Юрием Яковлевичем для «Всемирной истории», воскликнул: «Тураев не умер!»

Но в детские и юношеские годы Ю. Я. Перепёлкин овладевал азами египтологической науки совершенно самостоятельно. Думается, что в основе его удивительно раннего интереса к древности, впоследствии приведшего к глубочайшему проникновению в мир далекого прошлого, лежали важные психологические причины. В возрасте 8 лет Ю. Я. Перепёлкину приснился первый из серии примечательных снов: лес, а в этом лесу нечто вроде стеклянной гробницы, а там внутри всевозможные коллекции. Далее он видел во сне, как идет по василеостровской набережной Санкт-Петербурга, а в окнах Кунсткамеры всевозможные персоны XVIII века. Точно так же и в Академии художеств¹. Явления этих трансцендентных персонажей, которые снились Ю. Я. Перепёлкину в детстве, потом стали вызывать у него особые психофизиологические состояния, которым посвящена вторая глава специального исследования². Но влечение ко временам далекого прошлого могло привести Ю. Я. Пере-пёлкина к выдающимся научно-исследовательским свершениям лишь в сочетании с блестящим домашним образованием, которое он получил.

Следует сказать, что на формирование не только братьев Перепёлкиных — Юрия и Евгения, но и их сестры Марии (впоследствии ставшей художницей), большое влияние оказала Наталия Ивановна — немка по происхождению, долгие годы жившая в их семье и занимавшаяся воспитанием детей. Именно благодаря ее стараниям Юрий Яковлевич в совершенстве овладел немецким языком и позднее с одинаковой легкостью мог писать свои научные работы как по-русски, так и по-немецки.

Как-то раз, вернувшись домой, Наталия Ивановна сообщила, что на улицах поют «Раздайся клицмейстер народный» (т. е. «клич мести»). Так семья Перепёлкиных встретила Февральскую революцию.

27-го февраля восстали войска. На той же неделе, которая началась с 27-го, разнесся слух, что рабочие собрались идти к центру. 1 марта отрекся Николай II.

Гражданская война застала Перепёлкиных в Крыму, куда семья перебралась в 1917-м. В 1919-1920 гг. Яков Николаевич — городской глава Севастополя. (Был и год, когда он нигде не работал — жил частными уроками). Затем  Я. Н. Перепёлкин становится Первым заместителем Председателя Крымплана, депутатом Севастопольского Совета 1 созыва. Наконец, в 1924 г. его отзывают в Петроград для восстановления производства артиллерийских прицелов в качестве инженера-конструктора.

В Крыму мальчиком Юрий Яковлевич Перепёлкин пережил первый в своей жизни голод, в Крыму завершил он свое гимназическое образование. Позднее, рассказывая о временах гражданской войны, Юрий Яковлевич подчеркивал, что революцию делали мальчишки. Взрослое население уже слишком измучено было войной, чтобы стремиться к войне новой, революционной. Частенько вспоминал Ю. Я. Перепёлкин своего школьного учителя латинского языка — Штифтаря, отличавшегося большой требовательностью. Именно в крымский период возник у Юрия Яковлевича, успешно продолжавшего свои египтологические занятия, серьезный интерес к истории Римской империи, который он сохранил до конца своих дней. И точно также еще на школьной скамье начал свои научные наблюдения младший брат Ю. Я. Перепёлкина Евгений. Он производил наблюдения персеид, переменных звезд и солнечных пятен. Обстановка послереволюционного Крыма оказалась более благоприятной для реализации научных склонностей Евгения Яковлевича, нежели научных занятий его брата.

В Крымском государственном университете им. М. В. Фрунзе Юрий Яковлевич Перепёлкин, как и его младший брат Евгений, учился тогда на физико-математическом факультете. В Крыму не было возможности поступить в учебное заведение, готовящее специалистов по истории Древнего мира. Ему пришлось стать студентом-математиком. Но если математические дисциплины не вызывали у Юрия Яковлевича неприязни, то занятия физикой, неизбежно сопряженные с использованием различных технических приспособлений, были ему отвратительны. Неприятие всяческой техники — «железок» было характерной особенностью старшего сына Якова Николаевича Перепёлкина. Похоже, что особенность эта явилась своеобразной реакцией на то, что изобретатели были в роду у Юрия Яковлевича и по линии матери. Если отец Юрия Яковлевича был учеником академика А. Н. Крылова, то его дед по материнской линии был учителем будущего теоретика судостроения.

Что же касается младшего брата Евгения, то он уже в возрасте 16 лет построил телескоп на параллактической установке с гиревым часовым механизмом, ход которого регулировался коническим маятником. Семейная инженерная традиция, таким образом, находила свое продолжение в нем.

По счастью, судьба предоставила Перепёлкиным возможность вернуться в родной для них город, на этот раз переименованный в Ленинград. Юрий Яковлевич наконец-то становится студентом факультета языкознания и материальной культуры Ленинградского государственного университета. В университете он овладевает древнегреческим, коптским, аккадским, древнееврейским, арамейским и арабским языками. У него много хороших учителей. Так, греческой папирологией он занимается под руководством О. О. Крюгера, коптский язык ему преподает П. В. Ернштедт (будущий член-корреспондент Академии наук СССР по Отделению литературы и языка).

О Петре Викторовиче Ернштедте  Ю. Я. Перепёлкин всегда отзывался с большим почтением, воздавая должное его удивительным познаниям.

«Ернштедт, — говорил мне Юрий Яковлевич 3 сентября 1971 г., — занимался классической филологией. Это был человек, который знал греческий язык в совершенстве, начиная от Гомера, кончая современными диалектами. А так как он все делал на пять, то ему надо было знать, что в рукописях греческое, а что коптское, и таким образом он стал совершенным светочем в коптологии, таким, что из-за границы, прежде чем напечатать работы, их посылали ему для прочтения. Египетского языка Петр Викторович не знал. Правда, иногда он начинал заниматься им. А так по египетской части он всегда обращался ко мне».

П. В. Ернштедту был Юрий Яковлевич прежде всего обязан и своими глубокими знаниями греческого языка. Изучение греческого началось для Ю. Я. Перепёлкина с языка «Нового Завета», и такая, предложенная Петром Викторовичем, метода должна быть признана безусловно правильной.

«Юрий Яковлевич, — спрашивал я Перепёлкина 12 июня 1972 г., — но ведь вы собирались заниматься эллинизмом и учили аккадский язык. Так?»

— Учил. Но в мое время считалось, что египтолог должен знать аккадский, арабский, древнееврейский, древнегреческий и латынь. Но учтите, что у меня за плечами был полный курс старой гимназии, так что переход к классической филологии для меня не был новостью.

Ассиро-вавилонской клинописи, то есть аккадскому языку Юрия Яковлевича обучал академик Павел Константинович Коковцов — великолепный знаток всех семитских языков; древнееврейскому же языку — Михаил Николаевич Соколов, многолетний ассистент академика П. К. Коковцова, блестящий преподаватель. Но в целом Ю. Я. Перепёлкин к Ленинградскому университету относился достаточно критично.

20 октября 1971 г., обращаясь ко мне — школьнику и к ассистенту Восточного факультета ЛГУ  И. В. Виноградову, Юрий Яковлевич признался: «Будет сказано между нами: вы — человек, имеющий отношение к Университету, а вы — собирающийся иметь в будущем; но я, по правде, не знаю, зачем я учился в университете, хотя и слушал многих больших ученых. Впрочем, мне говорили, что я самоучка, но не могу сказать, чтобы я от этого что-нибудь потерял. Египетскому языку тогда вообще не у кого было учиться».

«И вы ни у кого не учились египетскому языку?» — изумился я.

«Когда я приехал в Ленинград учиться, грамматики у меня не было, но я уже мог читать легкие тексты, как и вы. А потом я уже ходил читать тексты то к Василию Васильевичу, то к Матье, то к Наталии Давыдовне Флиттнер».

Упомянутый первым Василий Васильевич — будущий академик Струве, правнук основателя Пулковской обсерватории академика В. Я. Струве. Позднее (6-го сентября 1972 г.) Юрий Яковлевич говорил мне про него: «Василий Васильевич, хотя и доказал своим московским папирусом, что мог быть хорошим филологом, но филологию ненавидел, в чем сам и признавался».

Академик  Б. Б. Пиотровский, будучи на пять лет младше Ю. Я. Перепёлкина, учился с ним в университете примерно в одно и то же время и сохранил следующие воспоминания о занятиях по египтологии у В.В. Струве и Н.Д. Флиттнер: «Состав слушателей тоже был пестрый: египтологи со стажем — Д. А. Ольдерогге, Ю. П. Францов, В. И. Евгенова, Я. А. Шер — и наша молодежная группа — И. М. Лурье, Н. Л. Шолпо и я. Мы, младшие, занимались во всю силу и не отставали от других. По инициативе И. М. Лурье я и Н. Шолпо переписывали особыми чернилами иероглифические тексты из „Документов“ [Зэте], затем размножали их на гектографе, так что все занимающиеся имели у себя тексты. Эта переписка была для нас очень полезной; кроме того, я набил руку на выписывании иероглифов, хотя качество их выполнения было далеким от текстов, написанных Ю. Я. Перепёлкиным, который присоединился к нам позже»³.

Юрий Яковлевич пришел в Университет уже обладая познаниями в египетском языке. Поэтому в конце своей жизни он говорил (вероятно, вполне справедливо), что занятия у Н.Д. Флиттнер и В.В. Струве ему ничего не дали.

Василий Васильевич Струве в полной мере оценивал способности Юрия Яковлевича. Студент Перепёлкин ходил у него в любимчиках. И позднее (уже после 1935 г.), когда В. В. Струве стал академиком, он частенько объявлял, что во всем, как египтолог, уступает Юрию Яковлевичу. Но, быть может, именно это неравнодушие объясняет тот факт, что при жизни В. В. Струве не вышло в свет ни одной крупной работы Ю. Я. Перепёлкина. Во всяком случае, покойный чл.-корр. АН СССР Д. А. Ольдерогге уверял меня в том, что факт этот не является случайным.

Но от Юрия Яковлевича я слышал, что Василий Васильевич пытался оказать содействие напечатанию первой части его исследования о перевороте Амен-хотпа IV. Об этом же говорится в предисловии к вышедшей в 1967 г. книге: «С большой благодарностью вспоминаю я всегда тех, кто в разное время и разными способами содействовал моим изысканиям и их напечатанию. Особо хочу я отметить, что побуждение и настойчивое требование издать мои источниковедческие исследования исходили от акад. В. В. Струве и что самое живое содействие осуществлению издания неизменно оказывал проф. С. Н. Валк»⁴.

На Юрия Яковлевича как на ученого решающее влияние оказали занятия с Петром Викторовичем Ернштедтом. Когда группа студентов первый раз явилась обучаться коптскому языку, Петр Викторович объявил: «Два раза читаем грамматику Штайндорфа⁵, а затем начинаем читать тексты. После этого с криком «Свирепый копт!» студенчество (за исключением Ю. Я. Перепёлкина) отказалось от продолжения коптологических штудий. Это забавное происшествие имело, однако, известное влияние на развитие отечественной египтологии. Бывшие студенты, когда-то отказавшиеся заниматься коптским языком, но ставшие впоследствии маститыми учеными, не смогли примириться с предложенной Ю. Я. Перепёлкиным системой передачи египетских имен собственных на коптский лад. Она была им попросту непонятна.

Что же касается Юрия Яковлевича, обладавшего навыком самостоятельной работы с египетскими текстами, то он не устрашился предложенной П. В. Ернштедтом системы обучения. Отличаясь исключительной требовательностью, Петр Викторович давал своему ученику английские переводы коптских текстов, с тем, чтобы Ю. Я. Перепёлкин обратно переводил их на коптский язык. Такой метод, который Ю. Я. Перепёлкин уже самостоятельно применил при изучении других древних языков, позволил ему овладеть ими активно.

В 1927 г. Юрий Яковлевич окончил Ленинградский государственный университет по факультету языкознания и материальной культуры. В том же году Василий Васильевич Струве отвел Ю. Я. Перепёлкина в Музей палеографии, директором которого был академик Н. П. Лихачёв, с тем, чтобы Николай Петрович разрешил Юрию Яковлевичу ознакомиться с его египетским собранием. Собрание это стояло в нижнем этаже особняка Лихачёва (на Петрозаводской улице). С этого времени начинается работа Ю. Я. Перепёлкина по изучению памятников письменности Древнего мира и раннего Средневековья из коллекции Н. П. Лихачёва.

Следует сказать, что в молодые годы Ю. Я. Перепёлкина интересовал прежде всего греко-римский Египет. Зимой 1927-1928 гг. он пишет работу «Преломление греко-римского владычества в культуре Египта», которая до сего времени, к сожалению, не опубликована. Юрий Яковлевич поставил перед собой задачу выяснить, по мере возможности, сущность египетского понимания греко-римского владычества и связанных с ним явлений. «Представление о фараоне и представление о государственности, — писал Ю. Я. Перепёлкин, — были для древнего египтянина, в сущности, одним и тем же. Потому македонское и римское владычество над Египтом было для него владычеством лично Птолемея или лично цезаря над страною, поскольку дело шло об отвлеченных представлениях. 
Но фараон для египтян не был только носителем государственной власти — он был богом, сыном богов и единственным их служителем на земле. Жрецы считались не более, как его заместителями, и от его имени совершали приношения богам (и в храмовом, и в заупокойном культе обычная формула — „царь дает приношение…“). На стенах храмов несчетное число раз закреплялось в рельефах исключительное право египетского царя на совершение богослужения. Этот взгляд на фараона как на посредника между богами и людьми превращает историю фараоновской идеи в существенную главу культурной истории Египта».

Исследуя преломление греко-римского владычества в культуре Египта, Ю. Я. Перепёлкин исходил из того, что титулатура египетского царя со времени V династии включала в себя пять имен неодинакового значения. Четвертое имя начиная с V царского дома содержало вписанное в кольцо речение с упоминанием солнечного бога Рэ. Четвертому имени та же династия предпослала старинный заголовок «царь (и) государь», а перед следующим именем (личным именем царя) появился новый заголовок «сын Рэ».

«Рэ, — писал Ю. Я. Перепёлкин, — занимал исключительное место в концепции египетской государственности, как отец и прообраз земного солнца — фараона, и на истории того царского имени, которое эту связь выражало, на истории тронного имени можно проследить постепенное перерождение египетского образа обожествленного властителя в образ эллинистический. 
Забвение основного смысла тронного картуша сказывается порою и в доптоломеевское время. Правление иноплеменных династий, завоевания извне и „модернизация“ царей в изменившихся условиях международной жизни отзывались на старом представлении о фараоне. Но только с Лагидов можем мы вместо разрозненных явлений наблюдать цельный процесс постепенной потери тронным картушем его „солнечного“ характера».

Читатель, знакомый с книгами Ю. Я. Перепёлкина, вероятно, обратит внимание на то, что в своих первых статьях Юрий Яковлевич еще употребляет слова иностранного происхождения: «рельеф», «идея», «культурньш», «модернизация», «процесс», «картуш». В книгах, публиковавшихся со второй половины 60-х годов, подобные слова уже не встречаются. В зрелые годы Ю. Я. Перепёлкин придавал исключительное значение чистоте русского языка, который на его глазах все более и более засорялся иноязычными заимствованиями, столь любимыми плохообразованными людьми.

Но вернемся к статье «Преломление греко-римского владычества в культуре Египта», где Ю. Я. Перепёлкин исследовал вопрос, когда же тронное имя, сложенное с Рэ, окончательно исчезает из своего картуша. Происходит это при цезарях, ну а причины этого обрисованы молодым египтологом с достаточной глубиной:«Римский император жил не в Египте, и египетского в нем было еще меньше, чем в Птолемеях. Даже его именем мало интересовались и писали иногда просто «фараон». К тому же, Октавиан, превратив Египет в свое личное владение, назначил в него префекта-всадника, облеченного гражданской и военной властью. Этот «префект Александрии и Египта» «фактически и был правителем страны и главой религии». Согласно свидетельству античных писателей, наместники Египта были на положении царей. Наличие таких правителей еще более отделяло от Египта тибрского фараона, хотя в религиозном отношении только этот последний мог выступать в роли полномочного служителя богов.»

Здесь следует отметить, что все это писалось Ю. Я. Перепёлкиным в ту пору, когда его формальный учитель В. В. Струве готовил к печати свой труд «Манефон и его время»⁶, тоже посвященный эллинистическому Египту. И как знать, может быть, именно поэтому будущий академик запретил своему ученику заниматься тем, чем он хотел, то есть греко-римским Египтом. «Говорили, что это будет преступление, если мне разрешат заниматься эллинизмом, — вспоминал 10 января 1972 г. в разговоре со мной Юрий Яковлевич, — что я непременно должен заниматься Египтом вообще».

В 1929 г. в печати появляются первые статьи Ю. Я. Перепёлкина. Небольшая заметка о цвете Сириуса⁷.

Статья о фрагменте древнеегипетской надписи XII династии в Музее палеографии Академии наук СССР была представлена в Отделение гуманитарных наук 12 декабря 1928 г. академиком Н. П. Лихачёвым. Публикуя приобретенный Н. П. Лихачёвым у антиквара в Каире кусок известняка с иероглифической надписью замечательно тонкой работы, Ю. Я. Перепёлкин смог установить, что этот фрагмент является куском надписи из дашурской гробницы «великого домоправителя» Хнем-хотпа, бывшего, вероятно, современником Се-н-восре III и Амен-ем-хэ III⁸.

С конца 20-х годов научная деятельность Ю. Я. Перепёлкина была неразрывно связана с Музеем палеографии, основу которого составила уникальная личная коллекция академика Н. П. Лихачёва. «…Заведовать коллекцией, — вспоминал И. М. Дьяконов, — был поставлен египтолог Юрий Яковлевич Перепёлкин, а затем вокруг музея возник целый Институт истории книги, документа и письма, с директором, ученым секретарем, просто секретарем, машинисткой и десятком сотрудников»⁹. Работа в Институте книги, документа и письма способствовала тому, что Ю. Я. Перепёлкин со временем превратился не только в величайшего знатока древнеегипетской письменности во всех ее видах, но и в блестящего папиролога-эллиниста. К этому также прибавилось исключительно глубокое понимание сущности всех видов мунускульного письма, будь то греческое, латинское или арабское.

Однако в 1929 г. Юрий Яковлевич заявил о себе и как серьезный исследователь египетской математики, напечатав в Германии на немецком языке статью о 62-й задаче математического папируса Rhind¹⁰. Выход в свет этой статьи был связан со следующими обстоятельствами.

С 1927 г. В. В. Струве интенсивно работал над подготовкой к изданию математического папируса из Музея изобразительных искусств в Москве¹¹. Естественно, что и в университете Василий Васильевич вел занятия по текстам, относящимся к египетской математике. Вступил он с того же времени и в переписку с известным немецким специалистом в области древней математики и астрономии Отто Нойгебауэром. Следствием этих контактов стал приезд доктора Нойгебауэра в Ленинград. Он остановился у Василия Васильевича, присутствовал и выступал на его семинарских занятиях. Именно на одном из таких занятий Ю. Я. Перепёлкин прочел доклад «Die Aufgabe Nr. 62 des matimathmatischen Papyrus Rhind», который очень понравился Нойгебауэру. Немецкий ученый предложил Юрию Яковлевичу напечатать доклад в «Quellen und Studien zur Geschchte der Mathmatik».

Обосновывая свой перевод задачи № 62 папируса Rhind, Ю. Я. Перепёлкин установил, что кольца из разных металлов при одной и той же цене их, как денежной единицы, имели различный вес: из dbnзолота получалось 12 колец, из dbn серебра — 6, а из dbn олова — 3. Вывод этот, безусловно важный для понимания одной из задач древнего математического текста, в то же время приближал ученых к познанию обыденной жизни фараоновского Египта.

Подмечено, что служение высокой науке нередко оборачивается и комическими ситуациями. Юрий Яковлевич не раз вспоминал веселый эпизод, приключившийся в золотую для постижения древнеегипетской математики пору. На лекции, посвященной египетским математическим текстам, В. В. Струве неожиданно показал аудитории, что сам изучал математику лишь в немецкой Annenschule. (Напомню, что у Юрия Яковлевича уже был за плечами период пребывания на физико-математическом факультете Симферопольского университета). Василий Васильевич, рассуждая об арифметических действиях, не умножал, а «мультиплицировал с…», не делил, а «дивидировал через…», не вычитал, а «субтрагировал». Присутствующие с трудом сдерживали смех¹². Такое поведение слушателей смутило лектора, и Василий Васильевич после занятий справился у Юрия Яковлевича, все ли у него было в порядке с платьем.

Подобно тому, как высокое часто оборачивается комическим, смешное соседствует с печальным. В. В. Струве, обладавший очень плохим иероглифическим почерком, находясь под впечатлением перепёлкинских каллиграфических дарований, пожелал, чтобы Юрий Яковлевич воспроизвел для издания иероглифическую транскрипцию Московского математического папируса иероглифами, имитирующими так называемый гардинеровский типографский шрифт. Работа была исполнена. В предисловии к изданию математического папируса В. В. Струве говорит: «Die vorzuglische Autographie meiner hieroglyphischen Transkription entsammt der kunstleruschen Hand von J. J. Perepelkin» («Превосходная автография моей иероглифической транскрипции принадлежит искуснейшей руке Ю. Я. Перепёлкина»)¹³. Но занимаясь имитацией типографского иероглифического набора, Юрий Яковлевич испортил себе зрение.

Но вернемся на Петрозаводскую улицу в бывший особняк академика Николая Петровича Лихачёва, где в нижнем этаже стояло его египетское собрание. Там Юрий Яковлевич Перепёлкин не только знакомился с интереснейшими памятниками, приобретенными Н. П. Лихачёвым у антикваров в Египте, но и продолжал работу, начатую еще в студенческие годы. Я имею в виду исследование солнцепоклоннического переворота Амен-хотпа IV. «Этот громадный труд, — писал в январе 1958 г. академик В. В. Струве, — не побоялся взять на себя Ю. Я. Перепёлкин, и в течение 30 лет, приступив к нему уже на студенческой скамье, он продолжал изучать и исследовать почти необъятный и непрерывно растущий материал источников амарнской эпохи». В том же ’ отзыве, подписанном 5 января 1958 г., академик В. В. Струве вспомнил об открытии, сделанном Юрием Яковлевичем еще в аспирантские годы: «Чрезвычайно обстоятелен раздел, посвященный отношению царя-еретика к иероглифу, обозначавшему с древнейших времен слово „бог“ (§ 114, кн. VI, с. 30-51). Оказывается, что этот иероглиф был изъят Эхнатоном из письма в последние годы его царствования. Это замечательное наблюдение было сделано Ю.Я. в годы аспирантуры и вызвало тогда сенсацию среди советских египтологов».

К сожалению, в 30-е годы Ю. Я. Перепёлкину удалось опубликовать лишь одну важную статью, связанную с временами солнцепоклоннического переворота в Египте¹⁴, о которой подробнее будет сказано ниже. По справедливому замечанию И. М. Дьяконова, «в те времена печатание гуманитарных работ, не призывавших непосредственно к классовой борьбе или мировой революции, было чрезвычайно затруднено»¹⁵.

В 1932 г. в «Трудах Института книги, документа и письма» была напечатана статья Ю. Я. Перепёлкина «К вопросу о возникновении энциклопедии на Древнем Востоке». Исследование имело прямое отношение к проблеме систематизированного знания в фараоновском Египте и тем самым проливало свет на особенности рождения науки как таковой. Ведь по сути дела наука есть упорядоченное знание, направленное на выявление причинно-следственных связей.

Работа же Ю. Я. Перепёлкина была посвящена возникновению на Древнем Востоке энциклопедии в нашем смысле слова из более примитивных энциклопедических форм. «Это явление, — писал Ю. Я. Перепёлкин, — мне удалось проследить только на египетском материале, но при лучшим знакомстве с месопотамской книгой, чем мое, его можно было бы, наверное, отметить и для последней»¹⁶.

В своей статье Ю. Я. Перепёлкин уделял большое внимание (в ту пору еще не изданной) «энциклопедии» Амен-ем-опе, наиболее пространный список которой хранился в Московском музее изящных искусств. И сегодня трудно переоценить значение этого памятника для познания того, как реалии повседневной жизни древних обитателей Нильской долины отражались в их сознании. Основная функция «энциклопедии» раскрывается в ее высокопарном заголовке: «Этим начинается учебник, делающий умным и обучающий невежду, для того, чтобы знать все существующее, созданное Птахом и сотворенное Тотом, небо с его звездною системою, землю и то, что в ней извергаемо горами, орошаемо водами, все, на что светит солнце и все, чему дано произрастать на земле, придуманный писцом божественных книг „дома жизни Амен-ем-опе“, сыном Амен-ем-опе, который говорит: …»¹⁷

Далее папирус содержит перечень небесных явлений, который соединяется с перечнем, содержащим названия вод и водоемов, посредством одновременно «небесного» и «водного» термина «роса».

Изучая «энциклопедию» Амен-ем-опе, Ю. Я. Перепёлкин сделал ряд интереснейших наблюдений, проливающих свет на особенности духовного мира древних египтян. Он заметил, что космологическая и «человеческая» части «энциклопедии» Амен-ем-опе также логически связаны между собой: « Перед „царем“ и „царицей“ упоминаются еще „бог и богиня, покойный и покойная“, поскольку покойники считались в Египте существами божественного порядка»¹⁸.

«Крайняя зависимость древнеегипетского общества от природы, — писал Ю. Я. Перепёлкин, — окрашивала в густые натуралистические тона его религиозные представления, так что боги скорее находились в явлениях природы, чем стояли над ними. Этот примат природы над богами отразился и в „энциклопедии“ Амен-ем-опе, начинающейся с космических явлений и только затем переходящей к богам»¹⁹.

О временах, когда Ю. Я. Перепёлкин работал в Институте книги, документа и письма, нам оставил свои воспоминания И. М. Дьяконов. И хотя в целом его «Книга воспоминаний» отличается обилием неточностей²⁰ и даже грубых искажений²¹, в данном случае Игорю Михайловичу, как мне кажется, удалось довольно верно описать внешность и манеру поведения величайшего из русских египтологов. «Юрий Яковлевич Перепёлкин, — свидетельствует он, — был выдающимся ученым и совершенно своеобычным человеком. Что в нем содержалось — было полностью скрыто внутри, и мне понадобилось полвека, чтобы понять и оценить его. Тот же, кто встречался с ним случайно — как я тогда в ИКДП, — видел только черты внешнего чудачества. Бледное лицо, бледные усы, много понимающие, но себе на уме глаза, некоторая непривычная для 30-х гг. подтянутость при весьма, весьма скромной одежде (ордерный костюмчик из дешевой синей фланели) — так же бедно он одевался и позже, когда получил степень доктора без защиты²² и звание старшего научного сотрудника, — руки чисто вымытые и часто вновь умываемые с мылом, чаще даже скрытые в перчатках, манера насмешливо титуловать каждого (хотя бы и меня) „профессор“… — и обязательно с именем и отчеством, — рукопожатие, представляющее целый обряд, какая-то непрестанная ирония к другим и к себе…»²³.

Далее  И. М. Дьяконов делится своими воспоминаниями о Музее палеографии Академии наук СССР: «Музей занимал одну большую комнату, заставленную горизонтальными стеклянными витринами; по стенам несколько опечатанных шкафов, а у окон — несколько маленьких столиков для писания. В зале было очень тесно — видимо, музей стеснили, чтобы разместить директора, ученого секретаря, просто секретаря, машинистку и тот десяток сотрудников, — было тесно и довольно темно, кроме как у окон.

Когда я пришел в этот музей и представился Юрию Яковлевичу, он повел меня к ученому секретарю — договориться о работе. Ученый секретарь был уже привычным мне типом советского чиновника, который вряд ли мог иметь какое-нибудь реальное отношение к книге, документу (кроме своей канцелярской отчетности) или к письму. Он объяснил мне, что я должен буду записывать в книгу внешнее описание документа, и так как содержание его нельзя установить без специального исследования (все это он, очевидно, повторял за Перепёлкиным), то мне следует скопировать подлинный текст первых и последних строк документа. Он прибавил, что В. И. Беляеву и А.Я. Борисову платят по 1 р. за номер, но что, поскольку я студент, то буду получать 50 копеек. Это меня совершенно не устраивало, и я сказал ему, что, по-моему, должен оплачиваться мой труд, а не мое образование, и что за одинаковый труд должна причитаться одинаковая плата — 1 рубль. Он опешил и согласился, и тут же был написан договор черным по белому. Кто таким поворотом событий был ошеломлен, так это Ю. Я. Перепёлкин. Он потом вспоминал мне этот эпизод всю жизнь и изображал даже в лицах <...>²⁴.

Мне было отведено место за маленьким столиком справа у окна; левее меня за таким же столом, часто в те же часы, сидел А. Я. Борисов, который составлял инвентарь — а вернее, копировал надписи — семитических несторианских надгробий: это были тяжелые, сантиметров 50×25, базальтовые валуны или обкатанные сверхгальки, с выбитым на них крестом и надписью по-сирийски.

Как-то раз, взваливая на стол очередной камень, Андрей Яковлевич сказал:

— Эх, хорошая щебенка получилась бы. Знаете, как бы я хотел жить? Полгода странствовать по дорогам и бить щебенку: обмотаешь ноги тряпками, зажмешь камень и бьешь молотком. А полгода читать семитские надписи.

Юрий Яковлевич в комическом ужасе воздел руки к небу: — Андрей Яковлевич, Андрей Яковлевич, что вы говорите! <...>²⁵.

Виктора Ивановича Беляева, — вспоминает далее И. М. Дьяконов, — я видел в ИКДП редко. Зато вскоре стал появляться сам Николай Петрович Лихачёв. Он отбыл свой срок высылки в Астрахань и вернулся в Ленинград, где жил где-то, — вероятно, в каком-нибудь углу у родных или знакомых, одинокий. Ни академического звания, ни какой-либо работы ему не вернули, о его прежнем научном положении напоминала только черная академическая чеплашка, в какой ходили дореволюционные профессоры. Он зарабатывал себе на хлеб, рассказывая хранителю бывшего собственного музея провенанс²⁶ собранных им памятников. Провенанс этот мало что давал — подавляющее большинство вещей было куплено у спекулянтов-антикваров, которые сами не знали, а часто не хотели сообщать — откуда происходят продаваемые ими вещи. Делал  Н. П. эту работу на основе почасовой оплаты, но подолгу выдерживать не мог — был он уже стар и немощен. В конце концов он говорил Юрию Яковлевичу:

— Ну, Юрий Яковлевич, на сегодня довольно: я уже три часа проработал.

На что Перепёлкин отвечал:

— Нет, Николай Петрович, только два часа сорок пять минут; так мне и придется записать.

Старик сердился, но Юрий Яковлевич был неумолим.

Меня это вчуже возмущало. И ведь Юрий Яковлевич вовсе не был злым человеком — напротив, он был человек добрый. Но он был педант, и, кроме того, неправильная запись была бы ложью, а солгать было для него грехом вовсе невыносимым. Как он выходил из жизненных положений, столь частых в нашем веке, когда не солгать невозможно, — это особая поэма»²⁷.

События, о которых вспоминает И. М. Дьяконов, вероятно, относятся к осени 1935 г., когда он впервые в качестве ассириолога работал в Институте книги, документа и письма. Между тем, уже с начала 30-х годов, жить, не участвуя во лжи, становилось все труднее и труднее. Даже от специалистов по древностям весь уклад новой жизни требовал привнесения хотя бы элементов марксистского мировоззрения в анализ письменных свидетельств далекого прошлого. И лишь отдельные смельчаки решались ответить на общественный вызов отказом.

В качестве одного из лучших примеров такового отказа в грозные 30-е годы вспомним статью Ю. Я. Перепёлкина «О „космополитизме“ в египетской литературе эль-амарнского периода»²⁸.

В начале 1936 г. выходит в свет первая книжечка Ю. Я. Перепёлкина «Описание выставки „Письменность Древнего мира и раннего средневековья“», которая была сдана в набор еще 26 сентября 1935 г.²⁹Через 60 лет, вспоминая Институт книги, документа и письма с его великолепный Музеем палеографии, И. М. Дьяконов писал: «Единственное известное мне издание — это краткий путеводитель по музею, блестяще написанный Ю. Я. Пе-репёлкиным и содержащий весьма основательные сведения и обобщения по истории письма, и, по-моему, не потерявший научного значения и сейчас. К сожалению, путеводитель вышел крошечным тиражом…»³⁰. Действительно, книга была отпечатана лишь в 750-и экземплярах, из которых большая часть погибла в годы ленинградской блокады.

В 1975 г. в букинистическом магазине, что в начале Невского, я случайно взял в руки маленькую книжечку, на обложке и титульном листе которой даже не было фамилии автора, и, раскрыв ее в середине, с интересом начал читать: «КУРСИВ. Античный курсив — беглая форма латинского письма, применяющаяся главным образом на папирусе и на вощеных дощечках. Подобно древнегреческому деловому письму, оно не представляло собой чего-то однородного: наряду с сокращенными беглыми написаниями существовали более элементарные, вплоть до небрежно написанных квадратных форм, в зависимости от почерка пишущего и его привычки к быстрому письму. В противоположность древнегреческому римский курсив сравнительно мало связывал буквы между собою.

Из смеси стилизованных курсивных и основных форм образовался своеобразный книжный почерк, засвидетельствованный одним папирусом конца античного периода. Но и в более раннее время курсив употреблялся иногда для таких записей, где можно ожидать книжный рустический пошиб»³¹. Лишь на 4-й странице книжечки, где заканчивалось предисловие, я увидел курсивное: Ю. Я. Перепёлкин и тут понял, что автором «Описания выставки „Письменность Древнего Мира и раннего средневековья“» является он.

Когда я рассказал Юрию Яковлевичу о своей покупке, он сильно подивился, ибо даже у него самого не было экземпляра составленного им «Описания выставки…». Я немедля выразил готовность эту букинистическую редкость Ю. Я. Перепёлкину подарить, но он принять этот дар категорически отказался. Впрочем, судьбу этой перепёлкинской работы, выполненной в ИКДП, еще можно считать счастливой, если вспомнить, что писал В. В. Струве в статье «Изучение истории древнего Востока в СССР за период 1917-1937 гг.»: «В ближайшее время будет подготовлено также издание египетских памятников Музея письменности при Историческом институте». И далее: «Это издание, подготовляемое Ю. Я. Перепёлкиным, ознакомит широкие круги египтологов и историков с собранием, на которое обратил внимание Эд. Мейер, когда он посетил в 1925 г. Ленинград во время празднования двухсотлетнего юбилея Академии наук»³² . Прошло 60 лет, а издание так и не вышло.

Возможно, бесчисленные неурядицы, связанные с выходом в свет собственных работ, научили Юрия Яковлевича проявлять беспокойство о напечатании научных трудов его учителей, коллег и учеников.

О своем старшем по возрасту ученике (М.А. Коростовцев родился тремя годами раньше, чем его учитель) Юрий Яковлевич говорил мне 17 августа 1972 г. следующее: «Вообще-то Михаил Александрович человек очень эрудированный. Достаточно взять его „Введение в египетскую филологию“. Там прекрасная библиография. Единственный его недостаток, что он очень быстро работает, как я называю, кавалерийскими рейдами. И хотя Михаил Александрович учился у меня, переделать его характера я не смог. В египтологию он пришел поздно, лет под сорок, хотя увлекаться ей он начал с детства и даже писал письма Тураеву».

Тут уж судьба распорядилась таким образом, что штурман дальнего плавания М. А. Коростовцев лишь в 1935 г. в Ленинграде начинает заниматься египтологией формально под руководством В. В. Струве, который поручает Юрию Яковлевичу обучать Михаила Александровича египетскому языку. И вполне закономерно, что после кандидатской диссертации «Рабство в Египте в эпоху XVIII династии», защищенной в 1939 г., тема докторской диссертации М. А. Коростовцева — «Письмо и язык древнего Египта (Опыт культурно-исторического исследования)» (АН СССР. Институт истории. М., 1942. — 444 с.). Эта докторская была защищена уже в 1943 году.

Во второй половине 30-х годов как Ю. Я. Перепёлкин, так и М.А. Коростовцев были привлечены к написанию отдельных глав для второго тома предполагавшегося тогда многотомного издания «Всемирной истории». Этот том, готовившийся под руководством академика В. В. Струве, был посвящен истории стран Древнего Востока. Хотя к 1938 г. основная авторская работа по созданию макета была завершена, он в свет не вышел. В годы Великой Отечественной войны машинописный текст древневосточного тома находился в Москве, где, по словам Т. Н. Савельевой, главы, написанные Юрием Яковлевичем, стали доступны одной ученой даме, которая позаимствовала сделанные им открытия для своей кандидатской диссертации.

Трагически складывалась судьба не только написанных Ю.Я. Перепёлкиным научных трудов. Достаточно трагична была и жизнь их автора, хотя судьбы многих современников Юрия Яковлевича оказывались куда ужаснее.

В тысяча девятьсот тридцать седьмом году в мясорубку политических репрессий вместе со многими другими пулковскими астрономами попал профессор Евгений Яковлевич Перепёлкин. Ему был только 31 год, поговаривали об его избрании членом-корреспондентом Академии наук СССР, но вместо того его ждала смерть.

Вспоминаю, как однажды (5 июля 1978 г.), переходя Дворцовый мост, Юрий Яковлевич сказал мне: «Но если бы у меня сейчас спросили, хотел бы я снова быть молодым, талантливым, красивым, каким я никогда не был, то я бы сказал, что нет».

«А что, такие были тяжелые времена?» — спросил я, понимая, что времена были именно такими.

«Конечно», — ответил Юрий Яковлевич.

И все-таки у многих людей, принадлежавших к тому же социальному кругу и к тому же поколению, что и Ю.Я. Перепёлкин, светлой радостью были наполнены первые 10-15 лет жизни. Для Юрия Яковлевича детские годы были омрачены тяжелой болезнью — костным туберкулезом. Припоминается, как 17 июня 1978 г. в коридоре Ленинградского отделения Института востоковедения А. С. Четверухин спросил: «Юрий Яковлевич, а вы до какого века свою родословную знаете?»

«Если только то, что я знаю на память, то до XVIII. Я не говорю о том, что можно восстановить по книгам», — отвечал Ю. Я. Перепёлкин.

Четверухин поинтересовался, кем были предки Юрия Яковлевича. «У меня все были моряки и по линии отца и по линии матери. Но я, даже если бы захотел, все равно не мог бы стать моряком, потому что в детстве был калека и ходил на костылях», — сказал нам Перепёлкин.

Чтобы победить костный туберкулез, в ту пору Юрия Яковлевича заставлял проводить долгие часы на морском берегу под лучами солнца и пить, пить молоко… Он выпил тогда такое количество молока, что, поправившись, его пить не любил. И снова в памяти всплывают те немногие слова Ю. Я. Перепёлкина, которые позволяли понять, что ему приходилось переносить не только моральные, но и физические страдания. 30 августа 1975 г. во время очередного разговора о задержке печатания его трудов Юрий Яковлевич заметил: «Я ведь не какой-нибудь кавказский долгожитель, а человек, который перенес два голода, чтобы надеяться, что я так долго проживу».

«А вы были здесь в блокаду?» — спросил я.

«Да, был здесь, хотя и не все время, но два самых тяжелых месяца был тут. Так что родственники подходили ко мне и смотрели, умер я уже или нет. Каким-то образом слухи о том, что Юрий Яковлевич Перепёлкин умер, дошли до Ташкента, где Василий Васильевич даже произнес трогательную речь о молодом и талантливом ученом. А первый голод я пережил еще в Крыму мальчиком».

В страшную блокадную зиму Юрий Яковлевич лежал обмороженный по пояс. Последствия этого обморожения сказались каким-то образом на диафрагме, так что и по прошествии многих лет возникали у него какие-то странные головокружения, особенно при переходе от ходьбы в сидячее положение.

В тысяча девятьсот сорок первом военном году в «Ученых записках Ленинградского государственного университета» печатается статья Ю. Я. Перепёлкина «О Сети-Менептахе, сыне Менептаха»³². Излагая через 20 лет содержание этой работы, Н. М. Постовская писала: «Ю.Я. Перепёлкин, изучая вопрос о положении царевича Сети-Менептаха, будущего Сети II, при жизни его отца царя Менептаха (Мернептаха), пришел к выводу, что царевич был соправителем своего отца»³³. Здесь уместно отметить, что в 40-е годы Юрий Яковлевич от традиционной египтологической передачи имен и географических названий еще не отказался. Об этом свидетельствует и написанный им после эвакуации в Ташкент раздел исследования о солнцепоклоническом перевороте в Египте, который озаглавлен «Эфиопский поход Аменофиса IV» и датирован 11 ноября 1944 г. Знакомясь с этим, пока что неопубликованным текстом, невольно вспоминаешь написанное О. Д. Берлевым: «Ю.Я. Перепёлкин еще в Ташкенте продолжал изучение эпохи фараона-солнцепоклонника Эхнейота (традиционная неверная передача Эхнатон). Поразительное знание материала позволило ему и в эвакуации, без специальных библиотек и справочного аппарата, завершить в значительной мере исследование о перевороте, произведенном в начале XIV в. до н. э. Эхнейотом. Окончательно рукопись исследования была завершена Ю. Я. Перепёлкиным уже в Ленинграде, но книга так и не увидела тогда света»³⁴.

В Ташкенте Юрий Яковлевич, разумеется, не только писал о солнцепоклонническом перевороте, но и преподавал. По возвращении из эвакуации в Ленинград Ю. Я. Перепёлкин продолжает до конца 40-х годов преподавать в ЛГУ. Среди тех, кому посчастливилось учиться у Ю.Я. Перепёлкина в первые послевоенные годы, был профессор Н. С. Петровский (1923-1981).

В 1949 г. в «Ученых записках Ленинградского Государственного университета» публикуется статья Ю. Я. Перепёлкина «Абидосский обломок плиты с „указом Хоремхеба“». Анализируя надпись Каирского музея № 34162, Юрий Яковлевич показал, что она является фрагментом фараоновского указа. В надписи сохранились те же самые места, которые уцелели и в тексте указа из Эп-эсове. Разночтения незначительны. По мнению Ю. Я. Перепёлкина, наличие фрагмента из Эп-эсове свидетельствет о том, что плиты с текстом указа могли быть расставлены по всему Египту³⁵.

Следует сказать, что хотя до конца 40-х годов Юрий Яковлевич преподавал в ЛГУ, он в то же время оставался сотрудником Академии наук. Еще в 1943 г. решением Президиума АН СССР в Институт востоковедения из Института истории были переведены М. А. Коростовцев и Ю.Я. Перепёлкин. Директором же Института востоковедения АН СССР с 24 декабря 1940 г. по 1 июля 1950 г. был академик Василий Васильевич Струве. По заданию дирекции в 1945-1946 годах Юрий Яковлевич был включен в коллектив авторов «Всемирной истории», издание которой вновь начали планировать. Но планы эти вскоре были оставлены, и Ю.Я. Перепёлкин должен был переключиться на работу над новой темой. Его обязали изучить производственные отношения в Египте эпохи Старого царства.

Что же касается М. А. Коростовцева, ставшего к 1943 г. ученым секретарем Отделения истории и философии АН СССР, то он в этом военном году направляется корреспондентом ТАСС в Египет. 19 августа 1947 г. в Батуми Министерство государственной безопасности СССР арестовало М. А. Коростовцева уже с соблюдением формальностей, а 29 мая 1948 г. в Москве он получил от Особого совещания при МГБ — естественно, заочно — 25 лет лагерей за измену Родине по статье 58, пункт 1а.

Осенью 1983 г., покупая книги из библиотеки Ю. Я. Перепёлкина, я нашел среди них оттиски и издания, на которых рукой Михаила Александровича написано «Ленинград. Академия наук СССР. Институт востоковедения. Ю. Я. Перепёлкину». М. А. Коростовцев посылал эти публикации начала 40-х годов для своего учителя из Египта. Но сам Юрий Яковлевич при своем блестящем владении немецким и французским языками никогда в переписке с заграницей не состоял. Мне рассказывали, что уже в послесталинское время Ю. Я. Перепёлкин, как-то раз войдя в кабинет, где обитали древневосточники, обнаружил у себя на столе письмо из заграницы. Указав, не снимая перчатки, на него пальцем, Юрий Яковлевич произнес: «Кто это принес, пусть и унесет». Столь жесткие правила поведения были выработаны еще в те времена, когда Яков Николаевич Перепёлкин работал в области военной оптики и советская власть запретила ему и членам его семьи какие бы то ни было контакты с заграницей. Как знать, может быть, следование этим жестким правилам и после смерти отца в 1935 г. сохранило Юрию Яковлевичу жизнь.

Как уже было упомянуто, в 1945-1946 годах Ю. Я. Перепёлкин второй раз был привлечен к написанию египетских глав для «Всемирной истории», хотя вскорости работу приостановили. «Но и то, что было написано Ю. Я. Перепелкиным для неосуществившеюся издания „Всемирной истории“, — писал О. Д. Берлев, — представляет большой интерес, и можно только пожалеть, что получившееся таким образом небольшое самостоятельное исследование „Раннее царство в Египте“ до сих пор не опубликовано, хотя и закончено. Между тем там раскрывается становление классового общества, государственного аппарата в Египте и египетской культуры»³⁶.

Прочитав 152 страницы рукописи, исполненной удивительным каллиграфическим почерком, напоминающим византийский минускул IX века, и вновь припоминая ее заголовок, становится ясно, что перед нами начало грандиозной истории фараоновского Египта. Отсутствие точных ссылок на издания (отечественные и зарубежные) также свидетельствует об этом, ибо в советское время «законодатели» научных «порядков» в глобальных историях их считали излишними.

В конце 40-х годов Ю. Я. Перепёлкин уделял основное внимание изучению Старого царства в Египте. Из опубликованных в то время работ об этом свидетельствуют «Меновые отношения в староегипетском обществе»³⁷. О значении тогдашних его исследований для мировой исторической науки будет сказано ниже, а сейчас нельзя не упомянуть о тех событиях, которые произошли в 50-х гг. в Институте востоковедения Академии наук СССР. Поведаю о них словами самого Юрия Яковлевича. Разговор наш состоялся 24-го марта 1973 г. у Ю.Я. Перепёлкина дома. Среди прочего я сказал: «Игорь Владимирович (имелся в виду Виноградов), когда пришла диссертация Стучевского, был в расстроенных чувствах и вообще страстей наговорил».

— Еще бы ему не быть в расстроенных чувствах, когда половина, нет, одна треть этой диссертации занимает ругань по его поводу и Берлева.

— Так Игорь Владимирович рассказал, что и Коростовцев сидел, и Хильда Августовна (я имел в виду Кинг) сидела, и что Авдиев Струве снял с поста директора Института востоковедения.

— Струве снял с директорствования не Авдиев, а Сталин, а что касается Авдиева, то он, по всей видимости, добился того, что Струве выгнали из Ученого совета.

— А что Сталин имел против Струве? — поинтересовался я.

«Ведь раньше, — продолжил свой рассказ Юрий Яковлевич, — когда был Василий Васильевич, центр Института востоковедения был не в Москве, а в Ленинграде. В Москве был филиал, который по традиции занимался новым Востоком, а в Ленинграде им не занимались. Собственно говоря, виноват в этом был не столько Василий Васильевич, поскольку он был лишь украшением Института, а руководили всем всякие ученые секретари. И я говорил Василию Васильевичу: „Ну зачем вы занимаете этот пост? Вы же не руководите Институтом. Что вам, денег не хватает семью содержать?“ А он говорил: „Да“. У Василия Васильевича была очень большая семья. Но когда стали разбираться, то все шишки посыпались на него, хотя он был виноват в том, что не занимался новым Востоком меньше других, но другие благодаря этому, наоборот, возвысились. А Авдиев уже, судя по всему, добился того, что Василия Васильевича выгнали из Ученого совета Института».

— Игорь Владимирович говорил, что Авдиев чуть ли не с Берией был знаком.

— Авдиева выдал его шофер. У него была своя машина, и шофер сообщил, что Авдиев ездил к Берии. После этого его вызвал Президент Академии наук Несмеянов — однокашник Авдиева по гимназии и показал ему целую кипу доносов, написан ных на него Авдиевым. Авдиев спросил: «Что мне делать?» «Уходите», — сказал ему Несмеянов. И Авдиев ушел из Института востоковедения на заранее укрепленную, эшелонированную позицию в Московский университет. После этого академик Струве объединился с Гафуровым и они стали выступать против Авдиева, а Коростовцев³⁸, Кацнелъсон и Петровский должны были отыскивать всякие ошибки у Авдиева, и вот только теперь Авдиева удалось с почетом отстранить от заведования кафедрой, разрешив 4-е издание его «Истории древнего Востока».

С деятельностью Лауреата Сталинской премии, доктора исторических наук, профессора Всеволода Игоревича Авдиева (1898-1978) в качестве заместителя директора ИВ АН СССР связан переход Ю. Я. Перепёлкина в конце 1951 г. в Ленинградское отделение Института истории. Все было оформлено как перевод в ЛО ИИ с переменой темы исследования. Этого перевода (вновь под начальство академика В. В. Струве) Юрий Яковлевич добивался сам сразу после того, как его уведомили о желании профессора Авдиева писать в соавторстве с Ю.Я. Перепёлкиным.

Теперь начинается уже новая печальная страница жизни великого русского египтолога. «За мою жизнь, — с горечью говорил мне Юрий Яковлевич 6 сентября 1971 г., — мне четыре раза приходилось отвлекаться на писание всяких историй». Неискушенный в делах советской науки читатель, быть может, удивится, что работа над «Историями Древнего Египта» не причислена нами к событиям радостным. Поэтому стоит объяснить, что понуждение к совместному творчеству в рамках научного «колхоза» позволяло куда скорее увидеть Ю. Я. Перепёлкина соавтором, чем нескромные авдиевские домогательства «жить у него в Москве и вместе работать». Многотомные коллективные научные труды стоят сейчас на полках библиотек как памятники эпохи социалистического коллективизма. Но на их титульных листах коллективизм заметно тускнеет: там величаво красуются имена редактировавших академиков, а не рядовых бойцов научного форонта — реальных авторов. Конечно, редакторы часто тоже пишут какие-нибудь разделы или предисловия толщиной в пару журнальных статей, но на титульных листах они смотрятся творцами всего многотомья.

9 августа 1960 г. в 10 часов утра в Актовом зале МГУ на Ленинских горах открыл свою работу XXV Международный конгресс востоковедов. Об идеологической и политической значимости Московского конгресса свидетельствовал хотя бы тот факт, что к его участникам с приветствием от правительства СССР обратился первый заместитель Председателя Совета Министров СССР  А. И. Микоян. Президентом конгресса был бывший Первый секретарь ЦК Компартии Таджикистана  Б. Г. Гафуров, уже ставший членом-корреспондентом Академии наук СССР.

Выступать на XXV Международном конгрессе востоковедов было вменено в обязанность и Юрию Яковлевичу Перепёлкину, который 12 августа 1960 г. на утреннем заседании выступил с докладом «„Дом шнау“ в Старом царстве».

«Памятники Старого царства, — говорил Ю. Я. Перепёлкин, — не раз упоминают хозяйственное учреждение „дом шнау“ или просто шнау.

Распространено мнение, что так назывались не только складочные помещения, но и нечто вроде римского ergastulum, т. е. место, где содержались и трудились рабы, особенно занятые в земледелии. Если это мнение правильно, то изучать „дом шнау“ — первоочередная задача всякого, кто хочет донять староегипетское производство. Только действительно ли „дом шнау“ можно приравнять к ergastulum»³⁹.

Приравнивание египетского «дом шнау» к латинскому ergastukum, конечно же, подыграло бы рабовладельческой концепции академика В. В. Струве, который хотел бы и в Египте Старого царства видеть достаточно широкое распространение рабства. Однако вывод, которым венчал свой доклад Юрий Яковлевич был прямо противоположным: «Что словами „дом шнау“, или шнау, обозначали склады — общеизвестно, так же как общеизвестно и то, что в местах, так обозначенных, могли, согласно гробничным изображениям, приготовляться еда и питье, преимущественно хлеб и пиво, а также изготовляться нужная для пива посуда. Задача моего доклада состоит в том, чтобы напомнить и отчетливее очертить эти значения „дома шнау“ и показать, что других значений он, видимо, не имел и что считать его ergastulum для рабов вообще, в особенности же для занятых в земледелии нет оснований»⁴⁰.

Сейчас, по прошествии 38 лет со времени, когда Ю. Я. Перепёлкин читал свой доклад, совершенно ясно, что в нем частично излагается содержание § 26 «Заповедники» книги «Хозяйство староегипетских вельмож», которая увидела свет через 6 лет после смерти ее автора, да и то без заключения, содержащего основные выводы. Несомненно, что в своем докладе на XII Международном конгрессе востоковедов Юрий Яковлевич в скрытой форме полемизировал с В.В. Струве.

«Частная собственность в представлении египтян Старого царства» служила введением к исследованию Ю. Я. Перепёлкина о вельможеских хозяйствах Старого царства. Чл.-корр. АН СССР Н. В. Пигулевская, своей властью напечатавшая этот выдающийся труд в 16-м выпуске «Палестинского сборника», намеревалась в дальнейшем отвести еще один выпуск вверенного ей повременного издания для публикации основной части изысканий Ю. Я. Перепёлкина о староегипетском способе хозяйствования. Но 17 февраля 1970 года Н. В. Пигулевская ушла из жизни, и вместе с ней была похоронена надежда на выделение еще одного «Палестинского сборника» для напечатания труда великого русского египтолога целиком. В начале 80-х годов Ю. Я. Перепёлкин подготовил свою работу к изданию в Главной редакции восточной литературы издательства «Наука». При этом ему пришлось в первых параграфах вновь излагать основные положения «Частной собственности в представлении египтян Старого царства», т. к. без этого в отдельной книге дальнейшее изложение было бы не вполне вразумительно для тех, кто не читал 16-го выпуска «Палестинского сборника». Вместе с тем Ю. Я. Перепёлкин был вынужден сокращать объем своего исследования, ибо советская власть воспрещала в ту пору (за редкими исключениями) печатать научные труды, размер коих превышал 20 авторских листов. К началу 1982 года «Хозяйство староегипетских вельмож» было полностью подготовлено к изданию. 

В параграфах 1-4 Ю.Я. Перепёлкин знакомил непосвященного читателя с существом староегипетских представлений о собственности: джт — не заупокойное имение, джт — вообще не земельная собственность, джт противопоставлено государственному, как противоположная ему личная собственность. В то же время в частных надписях встречаются и такие употребления джт, «которые не служат непосредственно для выражения отношений собственности, а ограничиваются указанием принадлежности более общего порядка в смысле назначения, пользования, посвящения, т. е. указанием связи лично с тем или иным человеком»⁴¹.

Изложенное в 1-4 параграфах прямым образом касалось основного вопроса данного исследования: кто работал на староегипетских вельмож? Однако, чтобы решить эту чрезвычайно важную для всей социально-экономической истории человечества проблему,

Ю.Я. Перепёлкин считал необходимым прежде всего взглянуть на староегипетское общество глазами самих древних египтян, ибо наша наука по преимуществу втискивала Египет, Шумер, Вавилонию и Ассирию в прокрустово ложе современных ей социологических представлений. Тем самым «Хозяйство староегипетских вельмож», как и все остальные работы Ю. Я. Перепёлкипа, оказывалось прежде всего исследованием тех представлений, которые существовали у древних обитателей Нильской долины об их собственном обществе. Именно глубоким проникновением в духовный мир древних египтян удалось великому русскому египтологу приподнять ту плотную завесу тайны, которая скрывала от людей XX века общество Старого царства и которую его предшественники и современники не могли убрать с помощью правовых, летописных, жизнеописательных и счетных источников.

Ю.Я. Перепёлкин писал свою историю, прекрасно осознавая особенности не только староегипетского, но и новоегипетского способов хозяйствования, однако не мог обнародовать результаты своих открытий без должной системы доказательств, которые содержались в его книгах, в ту пору еще не изданных.

Та «История Древнего Египта», которая способна доставлять равное удовольствие и просто интересующемуся, и египтологу-профессионалу высшего класса, самому Ю. Я. Перепёлкину принесла лишь огорчения. «Мне в течение пяти лет вообще запрещали чем бы то ни было заниматься, — говорил мне Юрий Яковлевич 24 марта 1973 г., — считая, что я должен писать только для „Истории древнего Востока“».

А отказаться от нее никак было нельзя?

Вы думаете я не отказывался? Но мне сказали: «Или пишите сами, либо редактируйте». А как я буду редактировать, когда у одного будет рабовладение, у другого феодализм, у третьего еще что-нибудь. Потом мне говорили: «Только пишите, мы у вас ничего менять не будем». Говорили, что никакие формации их вообще не интересуют, лишь бы было интересно читать, а тут оказывается, что я даже огласовки своей давать не могу. Коростовцев сказал: «Это слишком произвольно и тенденциозно». А Дьяконов требовал, чтобы я огласовку давал по клинописи. Так что два редактора высказались против. Кроме этого, Борису Борисовичу не нравится такая огласовка.

— А почему?

— Да потому, что они сами так огласовывать не могут, так как для этого надо знать и коптский, и греческий. Но за коптской огласовкой будущее, потому что ведь это египетская огласовка, потом поздняя, так что она преемница всех эпох и, наконец, именно так огласовывал тексты Манефон. Почему же нам не следовать пример Отца египетской истории?!«

Хотя передача египетских имен собственных на клинописный лад была Ю. Я. Перепёлкину навязана М. А. Коростовцевым по совету И. М. Дьяконова, не следует думать, что сегодня, издавая перепёлкинскую «Историю Древнего Египта» мы вправе заменить эти передачи египетских имен передачами на коптский лад⁴². Та работа, которую под давлением редакторов проделал Юрий Яковлевич, имеет огромное значение для египетской филологии, ибо знакомит нас с тем, как звучали многие египетские имена в XIV в. до н. э., когда разговорным языком уже был новоегипетский. По-новоегипетски когда-то произносились имена и более древней поры. Но совершенно немыслимо огласовывать позднеегипетские имена на более древний новоегипетский лад, ибо так их никогда не произносили. Поэтому  Ю. Я. Перепёлкин совершенно справедливо огласовывал их на позднеегипетский лад (тоже очень ценно для специалистов!), но в результате для читателя имя одного и того же бога в первых главах звучало как Амана, а в последних Амуну. Именно поэтому, издавая полный текст «Истории Древнего Египта» Ю. Я. Перепёлкина, мы сочли целесообразным, сохраняя в первых главах передачу на новоегипетский, а в последних на позднеегипетский лад, рядом в скобках давать коптскую огласовку египетских имен собственных — ту огласовку, которой так дорожил Юрий Яковлевич. Об этом свидетельствует письмо Ю. Я. Перепёлкина Т. Н. Савельевой, которое показывает также всю сложность взаимоотношений Юрия Яковлевича с редакторами трехтомной «Истории древнего Востока», для которой он свою «Историю Древнего Египта» и писал.

«18 мая 1974 г. 
Глубокоуважаемая Татьяна Николаевна!
Благодарю Вас за внимание и присылку книжечки с резюме докладов на XXIX конгрессе востоковедов, которую мне вчера передал Евгений Степанович. Меня очень удивило, что я не нашел там резюмэ Вашего сообщения! 
Мне говорили, что Игорь Михайлович внес какие-то не то дополнения, не то изменения в библиографию к моим главам для «Истории древнего Востока». Игорю Михайловичу казалось, что в ней слишком много старых книг. Ну, а мне так представляется, что для меня она просто оскорбительна, поскольку было запрещено включать в нее издания текстов без переводов. Можно подумать, что я могу пользоваться только переводами и без них не могу и шагу сделать. Счастлив, что, наконец, отделался от передачи египетских имен на клинописный лад, которую мне навязали для «Истории древнего Востока», и пишу имена снова на коптский лад — в своих задержавшихся из-за сей «Истории» книгах, сдачей которых я сейчас занят. Я настолько «возненавидел ту передачу, что даже сокращения новоегипетских имен теперь больше не „кунеизирую“ а „коптизирую“ („Эйе“ вместо „Айа“, „Кэйе“ вместо „Кийа“ и т.д.)
Уважающий Вас  Ю. Перепёлкин».

Приведенное письмо весьма ценно в том отношении, что объясняет нам, почему еще в I части «Переворота Амен-хотпа IV» и в «Тайне золотого гроба»⁴³. Юрий Яковлевич писал «Кийа», но вышедшую в свет в 1979 г. книгу назвал уже «Кэйе и Семнех-ке-рэ»⁴⁴. В I части «Переворота Амен-хотпа IV» (в предисловии) Ю. Я. Перепёлкин указывал: «По поводу имен частных лиц достаточно будет заметить, что там, где это было можно, они прочтены на коптский лад. Однако сокращения имен, бытовавшие в Новом царстве, переданы по возможности так, как их передавала современная им клинопись»⁴⁵. Позднее редакторское насилие вызвало в Юрии Яковлевиче реакцию протеста и он отказался от передачи даже сокращений имен на клинописный лад, что сделало разработанную им систему коптской огласовки более последовательной.

Важнейшим делом своей жизни Ю. Я. Перепёлкин считал всестороннее изучение солнцепоклоннического переворота, произошедшего в Египте в XIV веке до н. э. При жизни Юрия Яковлевича вышла лишь первая часть «Переворота Амен-хотпа IV», которая содержит четыре книги: «Видоизменения титла солнца», «Видоизменения титла фараона», «Титла семьи фараона», «Изменения в письме и словаре». На основании изменений, происходивших в языке надписей солнцепоклоннического времени, Ю. Я. Перепёлкин разработал уникальную методику распределения письменных памятников по годам царствования Амен-хотпа IV. Благодаря  Ю. Я. Перепёлкину многие солнцепоклоннические надписи можно датировать теперь с точностью до нескольких месяцев — случай в египтологии совершенно удивительный, ибо частенько колебания в датировках египетских письменных памятников достигают нескольких столетий⁴⁶.

М. А. Коростовцев откликнулся на выход первой части «Переворота Амен-хотпа IV» статьей «Юрий Яковлевич Перепёлкин», напечатанной в журнале «Народы Азии и Африки» (1967, № 3). Статья начиналась так: «В начале 1967 г. Главная редакция восточной литературы издательства „Наука“ выпустила в свет первый том исследования Ю. Я. Перепёлкина „Переворот Амен-хотпа IV“. Первый раз в истории египтологии появляется исчерпывающее исследование, посвященное этому сложнейшему и очень мало исследованному периоду многовековой истории Египта, периоду, который редактор труда Ю. Я. Перепёлкина акад. В. В. Струве называл „узловым“ периодом в истории этой древней страны. За разработку этой труднейшей проблемы взялся наш соотечественник ленинградский ученый Ю. Я. Перепёлкин.

В среде специалистов по истории Древнего Востока, а также среди многих других специалистов-востоковедов Ленинграда и Москвы, имя Юрия Яковлевича Перепёлкина неизменно произносится с уважением, как имя одаренного, эрудированного и в высшей степени добросовестного ученого. Авторитет Юрия Яковлевича среди ученых зиждется не только на перечисленных качествах, сочетание которых в одном лице не столь уж частое явление, но и на исключительном трудолюбии, на его строгой, неумолимой требовательности к себе, на строгой объективности его суждений, на высокой принципиальности в науке и в жизни»⁴⁷.

Так, как писал академик М. А. Коростовцев, должно было быть в идеале, а в реальной жизни все было несколько иначе. Дарования  Ю. Я. Перепёлкина страшно травмировали его коллег, потому что даже в тех областях, где мы считались узкими специалистами, мы все равно знали и понимали хуже, чем он. На этой почве возникали сильнейшие травматические неврозы, описать которые легче всего, перефразируя пушкинские слова: «Что пользы, если Перепёлкин будет жив и новой высоты еще достигнет. Тогда мы все погибли, мы все, жрецы, служители науки».

В той же статье М. А. Коростовцев вспоминал: «Много лет тому назад я присутствовал при разговоре академика-секретаря Отделения исторических наук ныне покойного акад. Вячеслава Петровича Волгина (он же был одновременно и вице-президентом АН СССР) с акад. В. В. Струве. Речь шла о будущих судьбах советской науки о древнем Востоке. На вопрос В. П. Волгина, кого бы мог В. В. Струве выдвинуть в академики по специальности истории и филологии древнего Востока для укрепления этого участка исторического фронта, Василий Васильевич Струве не задумываясь немедленно ответил: „Только Юрия Яковлевича Перепёлкина“»⁴⁸. Но как относиться к подобным, когда-то несомненно привносившимся, словам? Как относиться нам, защищавшим докторские диссертации в возрасте около сорока, когда Юрию Яковлевичу такая возможность была предоставлена лишь в 66. И склоняешься к мысли, что это было дипломатически удобное празднословие.

Только на моей памяти Ю. Я. Перепёлкина трижды из системы Академии наук пытались сократить, как бы для омоложения кадров. Первый раз, собрав свои последние силы, этому воспрепятствовал уже тяжело больной академик М. А. Коростовцев. Второй и третий раз увольнению помешал академик Д. С. Лихачёв.

Вспоминаю, как 25 июня 1980 г. в моем присутствии на маленькой югославской пишущей машинке Дмитрий Сергеевич напечатал следующее письмо:

«Заместителю Главного ученого секретаря
Президиума АН СССР
академику Ю. В. Бромлею. 

Глубокоуважаемый Юлиан Владимирович,
я очень обеспокоен положением у нас науки, которая всегда была одной из самых значительных в русском востоковедении, — египтологии.
Наиболее крупному египтологу — Ю. Я. Перепёлкину сейчас 77 лет, он продолжает много и активно работать, но его могут по возрасту уволить. 
Увольнение  Ю. Я. Перепёлкина необходимо предотвратить не только потому, что он крупнейший египтолог в мире, но и потому, что в связи с тяжелой болезнью его талантливейшего ученика академика М. А. Коростовцева возникла реальная угроза прекращения традиций египтологической науки в нашей стране. Многие важные области египтологии остались недоступными для ученых младшего поколения, но именно в последние годы в качестве старшего научного сотрудника-консультанта ЛО Института востоковедения АН СССР Ю. Я. Перепёлкин активно включился в работу по повышению квалификации молодых ученых-востоковедов. Он руководит диссертационной работой, посвященной важнейшему периоду в египетской истории — борьбе египтян с кушитами и ассирийцами при XXIII-XXVI династиях. 
Ю. Я. Перепёлкин — автор более десятка крупных монографий, имеющих первостепенное научное значение. Из них в настоящее время издано лишь 5, но именно в настоящее время Ю. Я. Перепёлкин заканчивает подготовку к печати своих основных трудов. 
Мне кажется, что уже сейчас следовало бы (особенно в связи с болезнью его ученика акад. М. А. Коростовцева) предпринять какие-то шаги, чтобы Ю. Я. Перепёлкин не был уволен, тем более что положение консультанта не имеет возрастных ограничений. 
Прилагаю ксерокопии статей, из которых ясно значение Ю. Я. Перепёлкина для нашей египтологии. 
С уважением академик Д. С. Лихачёв 
25. V1.80».

В приведенном письме академик Д. С, Лихачёв справедливо назвал Ю. Я. Перепёлкина крупнейшим в мире египтологом, и это утверждение соответствовало истине, если в основу оценки класть не количество опубликованных книг, а знания совокупности языков египетской группы и всех видов письменностей, употреблявшихся на протяжении тысячелетий в долине Нила. «Вряд ли в наше время имеется на нашей планете другой ученый, который обладал бы в этой области такими глубокими и всесторонними познаниями», — писал академик М. А. Коростовцев⁴⁹. Соглашаясь с мнением академиков, я осмелился бы высказать суждение, что в лице Юрия Яковлевича мы имели и величайшего русского историка. Тому существуют неопровержимые доказательства.

Сейчас, на исходе XX века, тысячи людей в нашей стране вновь разуверились в том, что история это наука. Превращение в одночасье бывших твердокаменных марксистов в яростных демократов, публикация писаний Фоменко и Постникова⁵⁰, Суворова (Резуна) и Бушкова вновь заставили наших соотечественников считать историю политикой, опрокинутой в прошлое. Но история может быть великой наукой и это, как ни странно, лучше всего доказывает небольшая популярная книга Ю. Я. Перепёлкина «Тайна золотого гроба»⁵¹.

В 1907 г. состоятельный американец Т. М. Дэвис, проводивший раскопки в Долине царей, обнаружил загадочный золотой гроб с не менее загадочными останками трупа. «Хотя надписи на гробе и заупокойных кирпичах называли лишь титло Амен-хотпа IV, лежавший в гробу костяк был принят за останки царицы Тэйе, чья надгробная сень и различные вещи были действительно найдены в тайнике. Мысль об открытии праха Тэйе пришлось скоро оставить, так как мертвец оказался мужчиной. Г. Масперо готов был отождествить его с зятем и первым преемником Амен-хотпа IV Семнех-ке-рэ, но в согласии с надписями на гробе, большинство ученых признало в умершем самого Амен-хотпа IV» … «В 1916 г. Ж. Даресси изложил печатно сделанное им любопытное наблюдение, что в ряде мест надписи на гробе подверглись изменениям. Листовое золото, на котором помещались письмена, было местами вырезано, а взамен изъятого наклеено новое, однако обычно более тонкое, со знаками, выполненными менее тщательно…»⁵².

Так начинался археологический детектив⁵³, в котором участвовали крупнейшие египтологи XX столетия, но лишь Юрию Яковлевичу Перепёлкину, никогда не бывавшему в Египте, удалось разгадать загадку золотого гроба из так называемой гробницы Тейе. Именно он вывел из мрака исторического забвения побочную жену фараона-солнцепоклонника, ставшую в конце его правления вторым фараоном.

Все эти открытия были сделаны Ю. Я. Перепёлкиным уже в начале 60-х годов. «В 1965 г. книжка «Тайна золотого гроба и соперница Нефрэт» была сдана в издательство. Еще не появившись в свет, эта книга обратила на себя внимание прессы. Последовали публикации в советских и зарубежных журналах и газетах, раскрывающие некоторые стороны мира Амарны. Сама же «Тайна золотого гроба» увидела свет в 1968 г. И тут судьба как бы нарочно послала удивительное испытание на прочность историческим выводам Юрия Яковлевича.

Ровно через год в Хильдесхайме посмертно был напечатан подготовленный Понтером Рёдером том «Amarna-Reliefs aus Hermopolis». Издатель публиковал сотни изображений и надписей из города Шмуна (Ермополя) времени солнцепоклоннического переворота. Эти извлеченные из-под земли памятники самым непосредственным образом касались Кэйе — соперницы царицы Нефр-эт. Обычно подобная ситуация означает для специалиста трагедию, ибо новый обильный археологический материал рушит как карточный домик его построения. В случае с Юрием Яковлевичем этого не произошло. Изображения и надписи из Шмуна не только не опровергли ни одной страницы из «Тайны золотого гроба», но, наоборот, подтверждали правильность написанного Ю. Я. Перепёлкиным. «Практика — критерий истины», — скажут удовлетворенно одни, а кто-то подумает, что судьба распорядилась о постановке такого эксперимента. Сам же Юрии Яковлевич, основываясь на находках из Шмуна, написал замечательную книгу «Кэйе и Семнех-ке-рэ. К исходу солнцепоклоннического переворота в Египте» (М.: Наука, 1979). Ну а нам можно не сомневаться лишь в одном: когда исследованиями занимался Ю. Я. Перепёлкин, история из «политики, опрокинутой в прошлое» превращалась в великую и точную науку.

А. Л. Вассоевич

Примечания:

¹ Вассоевич  А. Л. Духовный мир народов классического Востока (Историко-психологический метод в историко-философском исследовании). СПб.: Алетейя, 1998. С. 177. 
² Там же. С. 162-189. 
³ Пиотровский  Б. Б. Страницы моей жизни. СПб.: Наука, 1995. С. 40. Там же. С. 41. 
⁴ Перепелкин  Ю. Я. Переворот Амен-хотпа IV. Ч. I. М.: Наука, 1967. С. 3-4. 
⁵ Steindorff  G. Koptische Grammatik mit Chrestomathie, Wörterverzeichnis und Literatur. 2. gänzlich umgearbeitete Auflage. Berlin, 1904. — XX + 104 S 
⁶ Струве  В. В. Манефон и его время. Гл. I. // Записки Коллегии востоковедов при Азовском музее Российской академии наук. III. Вып. I. 1928. С. 109 -185. См. также: Струве  В. В. Манефон и его время. Гл. II: Царские списки Манефона, сохранившиеся у Африкана и Евсевия // Записки Коллегии востоковедов… IV. 1930. С. 159-248. 
⁷ Перепёлкин Ю. Я. Цвет Сириуса // Природа. 1929. № 1. С. 67. 
⁸ Перепёлкин  Ю. Я. Фрагмент древнеегипетской надписи XII династии в Музее палеографии Академии наук СССР // Доклады Академии наук Союза Советских Социалистических Республик. 1929. № 1. С. 20-21. 
⁹ Дьяконов  И. М. Книга воспоминаний. СПб.: Европейский дом, 1995. С. 354. 
¹⁰ Perepelkin  J. J. Die Aufgabe Nr. 62 des Matimatishen Papyrus Rhind// Quellen und Studien zur Geschite der Mathematic. Bd. 1. Heft. I. Berlin, 1929. S. 108-112. 
¹¹ Struve  W. Mathematischer Papyrus des Staatlichen Museum der schönen Künste in Moskau// Quellen und Studien zur Geschite der Mathematic. Hrsg. Von  O. Neugebauer, J. Stenzel und O. Toeplitz. Abt. A. Bd. I. Berlin, 1930. — XII + 197 S.; 10 S. Zechnungen. 
¹² Следует отметить, что академик В. В. Струве, иной раз допускавший ошибки в своей немецкой речи, не всегда правильно говорил и по-русски. Так, по воспоминаниям Ю. Я. Перепёлкина, вместо «камней» он, случалось, говорил «камнёв», а однажды, решив показать свое знание русского языка, при переводе текста вместо «Иштарь, предстательствуй за нас» написал «Иштарь, председательствуй за нас». 
¹³ Struve  W. Mathematischer Papyrus des Staatlichen Museum der schönen Künste in Moskau… S. IX. 
¹⁴ Перепёлкин  Ю. Я. О «космополитизме» в египетской литературе эль-амарнско-го периода // Сборник статей, посвященных академику А. С. Орлову. Изд. АН СССР, 1934. С. 373-376. 
¹⁵ Дьяконов  И. М. Книга воспоминаний… С. 354. 
¹⁶ Перепёлкин  Ю. Я. К вопросу о возникновении энциклопедии на Древнем Востоке // Труды Института книги, документа и письма. Т. II. Л., 1932. С. 373 
¹⁷ Там же. 
¹⁸ Там же. 
¹⁹ Там же. 
²⁰ Примером такой неточности может служить примечание И. М. Дьяконова на странице 355: «Ю.Я. был из семьи офицеров, перешедшей на службу к СССР, но полностью уничтоженной». В действительности в 1937г. вместе со многими другими пулковскими астрономами был арестован Евгений Яковлевич Перепёлкин, который (по данным Д. Я. Мартынова) погиб где-то в лагерях Кемеровской области около 1940 г. 
²¹ Таким искажением является утверждение, что Ю. Я. Перепёлкин «получил степень доктора без защиты», а также слова: «…по крайней мере, он всю жизнь ко мне хорошо относился и даже как-то выделял из других своих коллег (наряду, пожалуй, со старорежимно-благородным коптологом Петром Викторовичем Ернштедтом, тоже немалым чудаком). По крайней мере, я был единственным человеком, которому он когда-либо в жизни предложил соавторство — с другими он не только никогда не соавторствовал, но даже не соглашался оказаться с ними под одной обложкой; по этой причине он никогда не опубликовывал статей в журналах» (Дьяконов И. М. Книга воспоминаний… С. 355). В действительности Ю. Я. Перепёлкин публиковал свои статьи и в «Ученых записках Ленинградского государственного университета», и в «Советском востоковедении». Малочисленность таких его публикаций проистекала отнюдь не из гордыни, а из трезвого осознания того, что статья, напечатанная не в узко специализированном (египтологическом, к примеру) журнале очень скоро обречена на забвение. Ведь и по сей день нет у людей желания покупать книги или повременные издания, где лишь одна из статей представляет профессиональный интерес, а все остальное относится к чуждым для них областям знания. 
²² В действительности Ю. Я. Перепёлкин защищал докторскую диссертацию 30 января 1969 г. на заседании Ученого совета Восточного факультета ЛГУ, где ему единогласно была присуждена ученая степень доктора исторических наук. См.: Крачковская  В. А. Хроника и библиография // Эпиграфика Востока. XXI. М.; Л.: Наука,1972. С. 94. 
²³ Дьяконов  И. М. Книга воспоминаний… С. 355. 
²⁴ Там же. С. 356. 
²⁵ «Насколько возможно точное определение происхождения музейного объекта: где именно найден, кем, когда, издавался ли; если куплен, то те же данные со слов продавца; кем именно и когда продан. Если раньше издавался, то кем и когда» (Примеч. И. М. Дьяконова. См.: Дьяконов  И. М. Книга воспоминаний… С. 356). 
²⁶ Дьяконов  И. М. Книга воспоминаний… С. 356-357. 
²⁷ Перепёлкин  Ю. Я. О «космополитизме» в египетской литературе эль-амарнско-го периода… С. 373-376. 
²⁸ Перепёлкин  Ю. Я. Описание выставки «Письменность Древнего Мира и раннего средневековья»: Путеводитель. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1936. — 68 с. 
²⁹ ДьяконовИ.М. Книга воспоминаний… С. 354. 
³⁰ Перепёлкин  Ю. Я. Описание выставки… С. 52. 
³¹ Струве  В. В. Изучение истории древнего Востока в СССР за период 1917 — 1937 гг. // Вестник древней истории. 1938. № 1. С. 15. 
³² Перепёлкин  Ю. Я. О Сети-Менептахе, сыне Менептаха // Ученые записки Ленинградского Государственного университета. 78. 1941. с. и. н.; Вып. 9. С. 40- 41. 
³³ Постовская  Н. М. Изучение древней истории Ближнего Востока в Советском Союзе (1917-1959гг.). М.: Изд-во АН СССР, 1961. С. 165. 
³⁴ Берлев  О. Д. Египтология // Азиатский Музей — Ленинградское отделение Института востоковедения АН СССР. М.: Наука, 1972. С. 505. 
³⁵ Перепёлкин  Ю. Я. Абидосский обломок плиты с «указом» Хоремхеба // Ученые записки Ленинградского Государственного университета. 78. 1949. Сер. Исторические науки. Вып. 9. С. 40-41. 
³⁶ Берлев  О. Д. Египтология // Азаитский музей — Ленинградское отделение Института востоковедения АН СССР. М.: Наука, 1972. С. 505. 
³⁷ Перепёлкин  Ю. Я. Меновые отношения в староегипетском обществе // Советское востоковедение. VI. 1949. С. 302-311 
³⁸ М. А. Коростовцев был реабилитирован 3 января 1955 г. и уже 20 января вышел из лагеря. 
³⁹ Перепёлкин  Ю. Я. «Дом шнау» в Старом царстве // Труды двадцать пятого Международного конгресса востоковедов. Москва, 9 -16 августа 1960. Т. I: Общая часть, заседания секций I-V. М., 1962. С. 138. 
⁴⁰ Там же. С. 142. 
⁴¹ Перепёлкин  Ю. Я. Хозяйство староегипетских вельмож. М.: Наука, 1988. С. 32. 
⁴² Напомним, что после смерти М. А. Коростовцева в 1980 г. и Ю.Я. Перепёлкина в 1982 г. редколлегия «Истории древнего Востока» решила заменить систему передачи египетских имен собственных на клинописный лад отсутствием какой бы то ни было системы вообще: «…редакция настоящего издания сочла целесообразным придерживаться традиционной, „экающей“ для советской египтологической науки передачи египетских имен собственных и географических названий». (История древнего Востока. Ч. 2: Зарождение древнейших классовых обществ и первые шаги рабовладельческой цивилизации. М.: Наука, 1988. С. 294. Перепёлкинские главы, посвященные позднему Египту, в этом издании так и не были опубликованы.) 
⁴³ Перепёлкин  Ю. Я. Тайна золотого гроба. Изд. 2-е. М.: Наука, 1969. — 173 с. 
⁴⁴ Перепёлкин  Ю. Я. Кэйе и Семнех-ке-рэ: К исходу солнцепоклоннического переворота в Египте. М.: Наука, 1979. — 310 с. 
⁴⁵ Перепёлкин  Ю. Я. Переворот Амен-хотпа IV. Ч. I. Кн. I и II. М.: Наука, 1967. С. 6. 
⁴⁶ Вассоевич А. Л. К истории изучения письменности и языка древних египтян (Филологические труды Ю. Я. Перепёлкина) // Известия АН СССР: Сер.: Литература и язык. Т. 43. № 3. 1984. С. 258-265. 
⁴⁷ Коростовцев  М. А. Юрий Яковлевич Перепёлкин // Народы Азии и Африки. 1967. № 3. С. 184-185. 
⁴⁸ Там же. С. 185. 
⁴⁹ Там же. С. 186. 
⁵⁰ Вассоевич  А. Л. По поводу статьи М. М. Постникова и «культурно-исторических» публикаций его последователей // Вопросы истории естествознания и техники. 1984. № 2. С. 114-125. 
⁵¹ Перепёлкин  Ю. Я. Тайна золотого гроба. М.: Наука, 1968. — 174с. 
⁵² Перепёлкин  Ю. Я. Переворот Амен-хотпа IV. Ч. I. М.: Наука, 1967. § 98. 
⁵³ Финн  Э. Загадка золотого гроба. Археологический детектив // Наука и жизнь. 1969. № 5.

Текст приводится с сокращениями по изданию: Вассоевич А. Л. «О Юрии Яковлевиче Перепелкине и его научных открытиях»// Перепелкин Ю. А. История Древнего Египта. СПб., 2000. С. 5–54